Улица Ленина. Повесть в 36 строфах - Алексей Тагамлицкий

– Не в старости же батрачить.

– А что ещё делать в старости? В потолок глядеть? Внуков на спине катать?

– Внуки – это хорошо.

– Не знаю, не пробовал.

6

– Слушай, у тебя есть деньги?

– Ну несколько копеек было в загашнике.

– Давай почту найдём. Хочу письмо отправить.

– Так можно позвонить. Вон будка телефонная.

– Голос выветрится, а письмо останется.

Казалось, что за час мы обошли весь городок и что ориентировались в нём лучше, чем в собственных биографиях, многие факты из которых были потеряны в пути, выбиты капитаном милиции Татаровым, высосаны комарами и оглушены криками огромных безликих репродукторов на вокзальных столбах.

Серёга попросил у женщины на кассе лист бумаги, конверт и пару марок. Карандаш дама одолжила с условием, что он не утащит инструмент с собой. Пожалуйста, не очень-то и хотелось! Не нужны нам ваши подачки! Хотя карандашик, безусловно, симпатичный, наточенный… Вот стерва.

Он уселся за столик и стал писать корявым почерком да ещё и с ошибками.

Ошибки не бросались в глаза, а были естественными.

Естественный отбор отсеивал плохие ошибки и оставлял хорошие.

И они вклинивались, становились своими. Их можно было встретить везде, и от них веяло какой-то теплотой.

Я заглянул через плечо.

Не стал вчитываться.

Серёга писал бабушке.

Бабушка не умела читать.

Но всегда, когда получала послание, плакала.

Серёга не знал, что бабушка практически ослепла.

Но она получит письмо.

И так же будет плакать.

А слёзы будут капать на письмо.

Но совсем не тронут букв.

А старые буквы сложатся в новые песни, и их будут транслировать на радио.

«Пионерская зорька» с исключительно детской наивностью делилась песнями светлыми и чистыми, будто только что появившимися на свет и ещё не понимающими, что происходит.

«Пионерская зорька» сменилась ровным голосом диктора, не предвещавшим, впрочем, новостей однозначно плохих или однозначно хороших. В космос мы уже слетали, а это значит, что на ближайшее время наши достижения закончились. Ну и правильно. Всего должно быть в меру. А то загордимся и будем мнить себя самыми лучшими. Уже были люди, которые так считали. Больше не считают.

– Сегодня Президиум Верховного Совета РСФСР принял указ ««Об усилении борьбы с лицами (бездельниками, тунеядцами, паразитами), уклоняющимися от общественно-полезного труда и ведущими антиобщественный паразитический образ жизни». Согласно ему, ведение паразитического образа жизни сроком от четырёх месяцев и более наказывается лишением свободы на срок до двух лет. Ленинские идеалы предполагают трудолюбие и усердие в работе. Да здравствует труд, товарищи!

Последняя фраза будто бы повторилась в голове несколько раз.

Владимир Ильич, это вы включили эхо?

– Нет-нет, батенька, здесь просто хорошая акустика.

– Мне кажется, вы действуете на моё сознание.

– Ну я же не Фрейд. Я тут ни при чём. Это всё они.

– Кто они?

– Портреты, батенька, портреты!

Со стены на меня смотрел с некоторым укором портрет Владимира Ильича.

– Серёг, ты когда из колхоза ушёл?

– В феврале. А что?

Своим взглядом Владимир Ильич показывал язык.

7

Серёге ещё повезло.

Срок моей годности истёк давным-давно.

Стрелка на часах, висевших на стене, заклинила и дёргалась то в одну сторону, то в другую, не останавливаясь на определённой отметке.

Серёге было душно от набираемого послания, поэтому он писал с открытым ртом.

А мне было душно от воспоминаний, и я вышел под дождь.

Последнее воспоминание – работа сторожем на молокозаводе.

У меня к труду отношение свободное.

Наверное, потому и ушёл, что не люблю различного рода формальности.

За их бескомпромиссность.

Должен – и всё.

Следует полагать, из-за этого с работой не сложилось.

Будь это моим собственным желанием – никаких проблем.

З/к Мотыгин попал на зону по собственному желанию.

А что касается денег… Не должны быть они постоянными. Заработал – потратил – забыл. Жизненный цикл их должен быть максимально короток, чтобы не привыкать к ним сильно.

А потом мы кладём их прячем под матрасом.

Ой, украли!

Просто спали беспокойно.

Спокойно не спишь, потому что всё знаешь.

Не узнавай ничего – спи крепко.

Добрых снов.

8

Вскоре Серёга вышел наружу. Дождь к тому времени уже заканчивался.

– Ты на зону хочешь?

– Кто ж хочет?

– Бездомные, например.

– Ну так мы не бездомные – у нас просто дом везде. Так ты чего про зону спрашиваешь?

– Ты радио слушал?

– Да какое там. Я же писал письмо.

– Если говорить вкратце, то безработных сажают теперь.

– За что?

– Ну мы же никакую пользу стране не приносим.

– А сами по себе мы не ценны?

– Очевидно.

– Просто мы уже б/у.

– Короче, если мы не будем работать, то нас посадят.

– Предлагаешь вернуться в Ленинград?

– Разве мы для этого проделали такой путь?

– А где мы?

– Да шут знает. Потом пойдём на станцию – посмотрим.

Пива бы сейчас.

Мы бродили, как бездомные улитки, ощущая тяжесть обстоятельств, но не имея возможности скрыться за ними.

Тотальная лужа.

Безысходное равнодушие.

Идёшь и думаешь: «Заболею или не заболею? Это даже любопытно». Играешь с самим собой. Делаешь ставку. И непременно проигрываешь. Ибо что? Не пытайся выиграть у природы. Бесполезно. По этой причине и происходят наводнения и землетрясения – человека становится слишком много: он пытается показать себя в качестве вершины эволюции, ну чуть что, сразу падает на глубину Мариинской впадины.

Бедная Марианская впадина. Она стала пристанищем для огромного количества хороших людей. А плохие… Плохие всегда на поверхности.

Серёга шмыгнул носом.

– А ты когда-нибудь был в пионерском лагере?

– Меня выгнали из пионеров. Мама старательно разучивала со мной по вечерам клятву пионера. Она хотела, чтобы я стал партийным функционером. Говорила мне: «Будешь сначала пионером, потом комсомольцем, потом вступишь в партию и, если будешь учиться, станешь таким же, как товарищ Хрущёв. Все тебя уважать будут». А я не хотел быть пионером. Я хотел быть простым ребёнком, без выполнения каких-то обязанностей. Да и галстук красный мне никогда не нравился. Но в ту пору я не хотел расстраивать маму, поэтому нехотя повторял за ней слова клятвы. Но нутро бунтарское взяло своё. Однажды на уроке мне задали вопрос про Ленина, на который я не мог ответить, потому что совершенно им не интересовался. Мне поставили двойку. А я от обиды на перемене побежал в коридор и вытолкнул небольшой такой бюстик Ленина в окно. Из пионеров меня выгнали тут же. Из школы, кстати, тоже. Мама долго ругалась, но больше ни к чему не принуждала. Как будто бы поняла, что это бесполезно. А ты к чему спрашиваешь?

– Просто я никогда не был. Я хотел. Очень хотел. Но каждое лето, когда другие ребята уезжали в лагерь, меня отвозили в деревню к бабушке. Она одинока. А я был для неё единственной отрадой. Сами родители ей времени практически не уделяли. Поэтому отправляли меня. А мне очень хотелось бы побывать.

– Летом там хорошо, должно быть.

– Море, свежий воздух, много общения.

– Произносишь и смакуешь?

– Есть такое.

– Бедный ребёнок.

9

– Митька.

– Есть такое имя в моём паспорте. Что такое?

– Поехали в «Артек».

– Зачем?

– Ну неужели тебе не хочется побывать в пионерском лагере?

– Я уже своих пионеров должен отправлять.

– Но раз у тебя их нет, то ты вполне можешь съездить сам.

– Будем девчонкам мазать лицо зубной пастой?

– Скорее, поварихам. Но я серьёзно говорю: поехали.

– Меня уже не возьмут в пионеры. Нет обратного пути.

– А мы вожатыми.

– Так себе затея.

– Тебе работа нужна?

– Нет.

– Тебе срок нужен?

– Убедил.

Мы сами не заметили, как вернулись к колонке. Рядом с ней лежало бревно. Не то чтобы очень старое, но уже не внушающее доверия. К тому же сырое. После дождя-то. Мы проигнорировали высокие шансы запачкать единственные штаны трухой или прочей неприятной дрянью. Сели.

– Почему именно туда?

– Ты хочешь на завод?

– Заводская романтика. Что может быть лучше? Зато какие книги могут быть написаны – «Любовь на трубопрокатном стане».

– Ерунда какая.

– Или «Бунт на проходной».

– Ещё больший бред.

– «Пьянящее слово прораба»…

– Ну, если бы в этой книжке прораб рассказывал рецепты самогона домашнего, я б купил.

– Ты понимаешь, какое слово тебе скажет прораб, если ты пьяным на работу придёшь?

– Не скажет.

– Почему?

– Он первый начал. И вообще, может, хватит пить?

– Зачем?

– Для разнообразия. И не ты ли говорил, что в жизни нужно попробовать всё?